Неоднозначности чрезвычайного положения и пределы контроля административного судьи

14 ноября 2015 года, спустя всего несколько часов после кровавых терактов, которые обрушились на столицу Франции, правительство объявило о введении кризисного режима — чрезвычайного положения. Оно позволяет обеспечить концентрацию некоторых органов власти в целях адаптации принципа законности к вызовам безопасности. Хотя чрезвычайное положение, вытекающее из Закона от 3 апреля 1955 года, уже вводилось во Франции несколько раз, нужно обратить внимание на его новое использование, при котором игнорируются некоторые конституционные и международные гарантии. В самом деле, Закон от 20 ноября 2015 года расширил полномочия исполнительной власти, отдав в полном объеме контроль за осуществлением функции административной полиции административному судье. Следовательно, необходимо изучить обоснование такой переоценки роли административной юрисдикции, и выяснить, оказались ли административные судьи на высоте возложенных на них задач.

 

«Как ни посмотреть, чрезвычайное положение — это приостановление правового государства: конституционные принципы, на которых оно основано и которые отличают его, а также требование судебного контроля не осуществляются. И если правовое государство — это, по минимальному определению, баланс между защитой прав человека и защитой публичного порядка, то чрезвычайное положение — это дисбаланс, требуемый в целях сохранения публичного порядка» [1].

Целью права является организация социальной жизни, и если последняя серьезно затруднена, то правовой инструмент должен адаптировать принцип законности или судебной защиты к требованиям обеспечения безопасности. Действительно, согласно принципу правового государства, администрация обязана соблюдать принцип законности, поэтому на нее распространяются различные источники законности — национальные, наднациональные, писанные и неписанные.

В случае исключительных обстоятельств, серьезных кризисов или вредных аномалий правовое государство должно использовать метод принуждения для поддержания публичного порядка. Французское право располагает для этого несколькими правовыми механизмами, делающими возможным концентрацию или расширение полномочий органов власти в сочетании с ограничением прав. Появилось несколько механизмов[2], позволяющих временно, в целях эффективности и обеспечения безопасности, «набросить вуаль на свободу» [3]. Среди них нужно обратить внимание на кризисный режим, действующий во Франции в настоящее время, — чрезвычайное положение.

Законопроект, устанавливающий чрезвычайное положение, был представлен в Парламент кабинетом Эдгара Фора в 1956 г. в целях подавления вооруженных выступлений и усиления полномочий органов полиции в Алжире. Этот закон, принятие которого в пояснительной записке объяснялось «недостаточностью правовых средств»[4], получил такие названия как «злодейский закон», «ухудшенное фиктивное осадное положение»[5]. Он был окончательно одобрен 3 апреля 1955 г.[6] и изменен ордонансом от 15 апреля 1960 г.[7]. В соответствии с ним, чрезвычайное положение может объявлено на всей или части территории страны на основании декрета в Совете министров «либо в случае непосредственной угрозы, возникшей в результате серьезных нарушений публичного порядка, либо в случае событий, которые в виду их существа или серьезности имеют характер общественного бедствия» [8]. Его основной интерес заключается в расширении и концентрации полицейских полномочий в руках некоторых административных органов, таких как министр внутренних дел и префекты.

Применение данного закона не ограничивалось одной алжирской войной, и чрезвычайное положение объявлялось в связи с выступлениями с требованиями о независимости в Новой Каледонии[9], а в континентальной части французской территории после событий, характеризуемых как городские бунты[10]. И хотя чрезвычайное положение, вытекающее из Закона от 3 апреля 1955 года, применялось до этого несколько раз, его новая редакция игнорирует некоторые требования о конституционности и конвенциональности. Так, Правительство уведомило генерального секретаря Совета Европы о том, что оно намерено воспользоваться правом отступления от Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод в соответствии с ее статьей 15[11].

14 ноября 2015 г., на следующий день после трагических терактов в столице, чрезвычайное положение было вновь декретировано в Совете министров[12]. Первоначально оно применялось в департаменте Иль-де Франс[13], затем его сфера действия была расширена на всю континентальную часть страны[14], и далее – на заморские коллективы[15]. В продолжении этого Закон от 20 ноября 2015 г.[16] позволил расширить меры, изначально предусмотренные Законом от 3 апреля 1955 г.[17] и продлить срок действия чрезвычайного положения. В последующем, чрезвычайное положение продлевалось три раза: Законом от 19 февраля 2016 г. сроком на три месяца[18], затем Законом от 26 мая 2016 г. до 26 июля 2016 г. на два месяца, и, после нового теракта в Ницце 14 июля 2016 г., на шесть месяцев – до 26 января 2017 г.[19].

Закон от 3 апреля 1955 г. в том виде, в каком он был изменен в 2015 г., не устанавливает единого правового режима; он закрепляет ограничивающие свободы полицейские меры, которые могут быть применены: запреты на передвижение (ст.5)[20], предписание местожительства (ст.6)[21], роспуск ассоциаций и фактически существующих групп (ст. 6-1), временное закрытие залов, используемых как место встречи (ст. 8)[22], обыски лиц или предметов (ст. 10)[23], обыски в дневное и ночное время (ст. 11)[24], получение и использование персональных данных (ст. 11)[25], приостановление деятельности средств массовой информации (ст. 11, II).

Таким образом, нужно проанализировать контроль, осуществляемый административным судьей в отношении полицейских мер, принятых в силу Закона от 3 апреля 1955 г., особенно ввиду того, что его роль была переоценена, завышена законодателем.

Нужно также изучить в первую очередь Закон от 20 ноября 2015 г.[26], который закрепил квазимонополию административного судьи в отношении полицейских мер, лишив суды общей юрисдикции полномочий, которые обычно возложены на них. Во-вторых, возникает много подозрений в том, как административный судья осуществляет контроль за применением административных мер, вытекающих из закона о чрезвычайном положении. Таким образом, необходимо его проанализировать с тем, чтобы определить, является ли этот контроль крайне осторожным или нет.

1. Переоценка роли административного судьи

Административный судья получил признание в качестве судьи-защитника основных свобод сравнительно недавно. Для того, чтобы стать им, нужно было, чтобы он доказал, убедил и обезоружил общее недоверие к нему. Конец XXого и начало XXIого столетий имели решающее значение как для укрепления его статуса, усиления его влияния, так и для создания мифа о гаранте основных прав. В этом контексте, как представляется, к административному судье должны предъявляться многочисленные требования в рамках контроля за полицейскими мерами в соответствии с Законом от 3 апреля 1955 г.; особенно в виду того, что в его новой редакции, за исключения совершения правонарушений, предусмотренных в статье 13 Закона от 3 апреля 1955 г.[27], законодатель наделил его полномочиями по эксклюзивному контролю за этими полицейскими мерами. Такая передача полномочий в пользу административного судьи, а точнее – судьи по неотложным вопросам, подразумевается в статье 14-1[28]. Как представляется, тем самым судам общей юрисдикции полностью заткнули рот. Старший председатель Кассационного суда Бертран Лувель задал вопрос Кристиан Тобира, возглавлявшей в то время министерство юстиции, о недостатках и рисках, которые представляют собой суды общей юрисдикции, в силу которых государство предпочло оставить их в стороне[29]. И если прочесть доклад, представленный в Национальное собрание Жан-Жаком Урвоасом, действующим хранителем печати (министром юстиции), то единственное соображение, которое объясняло бы этот шаг, — это террористическая угроза[30]. Цель, которая, как представляется, может привести к некоторой скоропалительности при осуществлении полицейских мер.

Магистраты судебной власти общей юрисдикции решили открыто выступить против такого недоверия в свой адрес, указав на наибольшую озабоченность законодательными мерами, регулирующими чрезвычайное положение. Как представляется, важно привести начало этого заявления[31]:

« В стране, скорбящей после трагических событий и приверженной наиболее ценным демократическим завоеваниям, судебная власть должна более, чем когда-либо, занимать роль и место, которые признаны за нею Конституцией» по защите индивидуальных свобод.

Как провозглашает ст. 66 Конституции, «Никто не может быть произвольно лишен свободы. Судебная власть, хранительница личной свободы, обеспечивает соблюдение этого принципа при соблюдении условий, предусмотренных законом.». Нужно пояснить здесь, о различии, которое Конституционный совет проводит между мерами, «лишающими» свободы, которые контролируются судебной властью, и мерами, «ограничивающими» свободу, которые относятся к компетенции административного судьи. Законодатель, изменивший Закон от 3 апреля 1955 г., отнес контроль за полицейскими мерами (предписание нахождения в определенном месте, обыск, выемка) административному судье. Применительно к предписанию нахождения в определенном месте, Конституционный совет посчитал, что такая мера, затрагивающая иностранца под угрозой обязанности покинуть французскую территорию, не содержит «какого-либо ограничения индивидуальной свободы» по смыслу статьи 66 Конституции[32]. Что касается судебного обыска, то, к примеру, судьи Государственного совета отнесли контроль за проведением обысков в дневное и ночное время суток к полномочиям судов общей юрисдикции как гарантов личной свободы[33]. Исторически, если сослаться на продление чрезвычайного положения в 2005 г., парламентарии задавали вопросы о целесообразности контроля административного судьи за административными обысками. При этом они сошлись на том, что не следует выводить такие полицейские меры из компетенции судов общей юрисдикции. Министр юстиции Паскаль Клеман торжественно заявлял, что префекты не смогут принять решение о проведении обысков в порядке чрезвычайного положения «без согласия – а не простого мнения – прокурора Республики»[34]. Однако же, десять лет спустя, несмотря на правовые позиции Конституционного совета, парламентарии заменили предварительное разрешение судов общей юрисдикции на контроль a—posteriori административного судьи. На эту непоследовательность несколько неуклюже обратил внимание депутат Патрик Деведжан во время общей дискуссии по тексту законопроекта в Национальном собрании[35]. Он указал на то, что «невзирая на Конституцию, произошла подмена судов общей юрисдикции административными судами, что требует особого обсуждения». И хотя вопрос о потенциальной неконституционности законопроекта и был поставлен, но дискуссия не пошла в этом направлении и была обойдена вниманием в потоке выступающих. Филипп Ба, докладчик по законопроекту в Сенате, охарактеризовал режим административных обысков как «проблематичный с позиции конституционно-правовой базы»[36].

Рассматривая некоторые дела в порядке приоритетных вопросов о конституционности, Конституционный совет высказал свою позицию в отношении конституционности некоторых статей Закона от 20 ноября 2015. Так, он объявил соответствующей Конституции и не представляющей лишения свободы ст. 6 Закона от 3 апреля 1955 г., касающуюся режима определения местонахождения[37]. Напротив, он признал неконституционными часть положений абз. 3 ст. 11 Закона, относящихся к выемке и обработке собранных данных[38]. Помимо этого, Конституционный совет подтвердил ограничения компетенции судебной власти, в частности, по вопросам обысков. Вычтя из сферы личных свобод, охраняемых ст. 66 Конституции, право на неприкосновенность частной жизни, сочтя его автономным[39], Конституционный совет подтвердил уникальную компетенцию административного судьи. Такого рода поиск компромисса, конечно же, содержит в себе долю неудовлетворенности. В частности, в виду того, что вопрос о введении права на уважение частной жизни в сферу охраняемой личной свободы решается в зависимости от того, находится ли контроль за его соблюдением в ведении суда общей юрисдикции или административного суда. Так же как и различия в защите этого права в зависимости от того, осуществляется ли обыск в рамках административной или судебной полиции.

2. Чрезмерная осторожность контроля, осуществляемого административным судьей

Применительно к исключительному контролю полицейских мер, принятых в рамках чрезвычайного положения, необходимо определить, находится ли административный судья на высоте стоящих перед ним задач, и располагает ли он для этого необходимыми средствами. Как представляется, на оба эти вопроса нужно дать отрицательный ответ.

Aдминистративный судья должен был а priori усилить как эффективность, так и интенсивность своего контроля с тем, чтобы обеспечить баланс между поддержанием публичного порядка и сохранением основных свобод в той мере, в какой это представляется возможным. В нескольких определениях, вынесенных 11 декабря 2015 г. [40], Государственный совет посчитал, что, во-первых, в рамках оспаривания предписания о проживании в определенном месте, срочность, которая является неотъемлемым условием для обращения к судье по неотложных мерам в целях защиты основной свободы, презюмируется. Так, Высший административный суд определил руководящую линию, гармонизирующую практику судов первой инстанции по доступности административной юстиции. Во-вторых, судья, рассмотревший дело о превышении полномочий посредством obiter dictum уточнил, что административные судьи должны осуществлять в полном объеме контроль за мотивированием и порядком применения полицейских мер. Ксавье Домино, занимавший в то время пост государственного докладчика, высказался за такое повышение значимости осуществляемого контроля. По его словам, «представляется важным, чтобы ваше решение направило ясный сигнал как в отношении администрации, граждан, так и судей, что контроль, осуществляемый административным судьей в отношении мер, принятых в рамках чрезвычайного положения, не будет иметь ничего общего с формальным контролем, и что правовое государство не склонится перед чрезвычайным положением»[41].

Не следует преуменьшать символическую значимость этого утверждения, ведь именно в тот же день внутренняя секция Государственного совета дала заключение об одобрении проекта конституционного закона[42], закрепляющего условия объявления и продления чрезвычайного положения[43]. Им предусматривалось, в частности, зафиксировать в Конституции компетенцию административного судьи[44].

Вместе с тем закрадывается слишком много подозрений в отношении осуществляемого административным судьей контроля, что ведет нас к необходимости рассмотреть миф о якобы защитнике гарантий основных свобод и прав.

В первую очередь, если прочесть вынесенные решения, представляется возможным утверждать о чрезвычайно осторожном контроле, проникнутом чувством тревоги, вызванным чрезвычайным положением. Нужно отметить, что лишь малая часть определений, вынесенных в рамках рассмотрения неотложных вопросов административным судьей, содержала приостановление оспариваемых полицейских мер – только около 16 % по официальным данным, представленным Государственным советом[45]. Что касается предписания о проживании в определенном месте, то административный судья при рассмотрении неотложных вопросов осуществлял оценку принятых административным органом мер «исходя из ситуации, вызванной объявлением чрезвычайного положения[46]. Судьи по неотложным вопросам в некоторых случаях также добавляли в своих определениях, что им «надлежит учитывать, исходя из собственной оценки, потребности, вытекающие из чрезвычайного положения, в зависимости от обстоятельств времени и места, категорию затрагиваемых лиц и существо угроз, которые следует предотвратить»[47]. Представляется также, что контроль пропорциональности, осуществляемый административным судьей, выступает убедительным доказательством большей гибкости при оценке злоупотребления административным органом его полномочиями.

Более того, некоторые судьи, нарушив обязанность хранить молчание, публично заявили о почти полном отсутствии у них свободы действий, объясняя в анонимном порядке те сложности, с которыми они столкнулись при контроле за полицейскими мерами[48]. Они утверждают, что «когда закон, как в случае с законом о применении чрезвычайного положения, предусматривает чрезвычайного положение (…), судья связан по рукам и ногам: он должен проверять лишь то, были ли исключительные меры, предусмотренные чрезвычайным положением, приняты в отношении соответствующих лиц». По сути, гарантирование основных прав обеспечивается административным судьей лишь в той мере, в какой это разрешено законом, что значительно сокращает его потенциал в качестве защитника основных прав.

Во-вторых, представляется обоснованной критика того, что административный судья расширил применение мер по предписанию нахождения в определенном месте в отношении некоторых активистов экологического движения[49]. Пользуясь подвернувшимся случаем, исполнительная власть использовала инструменты, связанные с обеспечением безопасности, в целях, отличных от тех, которые легитимизировали введение чрезвычайного положения. Такого рода инструментализация не прошла незамеченной со стороны различных неправительственных организаций, членов административной юстиции и доктрины. В своем докладе за 2015 г. Amnesty international попеняла за такую практику, направленную на использование чрезвычайного положения в целях, отличных от тех, которыми оно изначально обосновывалось[50]. В своем заключении от 18 февраля 2016, Национальная консультативная комиссия по правам человека заявила о «злоупотреблении чрезвычайным положением»[51]. Вопрос о расширении сферы применения чрезвычайного положения ставился профсоюзом административной юстиции на слушаниях в Национальном собрании[52]. Наконец, он также вызвал удивление и в доктрине[53]. Однако Государственный совет в решении от 11 декабря 2015 г. утвердил такое расширение, сославшись на закон и отличия, которые предусмотрены им между мотивами, обосновывающими введение чрезвычайного положения, и мотивами, позволяющими предписать нахождение в определенном месте согласно ст. 6 измененного Закона от 3 апреля 1955 г. Однако, если обратиться к парламентским дебатам, то ни оценка воздействия, ни пояснительная записка не говорили о расширении области предписания нахождения в определенном месте в отношении иных лиц, нежели тех, которые были заподозрены в принадлежности к терроризму.

Более того, как отмечает профессор Агнес Робло-Труазьер, налицо противоречие резолютивных частей данных определений. Государственный совет рассматривал апелляционную жалобу и несколько кассационных жалоб в рамках процедуры по принятию неотложных мер в случае нарушения администрацией какой-либо основной свободы. И один из экологических активистов одновременно требовал от высшего административного суда передать в Конституционный совет приоритетный вопрос о соответствии положений ст.6 Закона от 3 апреля 1955 г. правам и свободам, гарантируемым Конституцией. И хотя государственные советники сочли, что предписания нахождения в определенном мере не является «грубым и явно незаконным нарушением» свободы передвижения граждан, они решили запросить Конституционный совет по ст. 6 Закона по причине серьезности выдвинутых доводов. Иными словами, если предварительный контроль конституционности вынудил их признать уместность довода о неконституционности ст. 6, то они не согласились с тем, что такая мера как раз и может быть «грубым и явно незаконным нарушением» свободы передвижения граждан, то бишь основной свободы по смыслу ст.L. 521-2 Кодекса административной юстиции.

В-третьих, представляется необходимым поставить вопрос об учете на стадии рассмотрения дела «секретных документов», предоставляемых администрацией. Речь идет о документах, направленных разведывательными службами, с указанием причин, которые привели к принятию оспариваемых полицейских мер. Как правило, такой документ является единственным основанием принятия полицейской меры. Осуществляя контроль за пропорциональностью, административный судья должен рассматривать мотивы, содержащиеся в таких «секретных документах», которыми обосновывалось решение о применении полицейских мерах. Но возникают подозрения, что он просто-напросто воспроизводит доводы разведывательных служб, не подвергая их какой бы то ни было критической оценке. Тем самым бремя доказывания ставится с ног на голову, в результате чего гражданин оказывается вынужден доказывать ложность информации, содержащейся в «секретных документах». Сам Бернар Стирн, председатель секции по спорам Госсовета, указал на то, что административные судьи исходят из «принципа, что разведывательные службы работают честно, что они не фантазируют в секретных бумагах». И поскольку тем самым правдивость секретных бумаг презюмируется, то судьи ограничиваются проверкой в ходе состязательных дебатов, было ли «содержание этих бумаг надежно опровергнуто на основании фактов, представленных заинтересованным лицом»[54]. Синдикат адвокатов Франции в своем анализе контроля, реализованного при чрезвычайном положении, выступил против «такого рода доказательств, составленных заранее и непроверяемых, которые предоставляются разведывательными службами». Доказательство абсурдности этих бумаг было бы невозможной демонстрацией, ведь «несуществующее не существует»[55].

Вместе с тем по некоторым делам судьи пытаются убедить нас, что они учитывают эти секретные бумаги лишь в той мере, в какой они «достаточно подробны и привязаны к обстоятельствам»[56]. Они исходят из того, чтобы «считать убедительными лишь только фактические обстоятельства, содержащиеся в записке, невзирая на какие-либо истолкования или экстраполяции»[57]. В определении, датируемом 6 января 2016, административный судья отказался ссылаться на эти бумаги ввиду отсутствия в них конкретики[58]. Как подчеркнул вице-председатель Государственного совета, в случае, если «утверждения являются слишком размытыми, широкими или несодержательными, это может привести к тому, что в рамках контроля пропорциональности они не смогут быть признаны дающими основания для принятия административным органом соответствующих мер»[59].

В итоге, контроль, осуществляемый административным судьей в рамках чрезвычайного положения, может свидетельствовать о развенчании мифа об административном судье как о защитнике основных свобод. Будучи не в состоянии быть идеальным защитником, он стал рассматриваться как исключительный арбитр, выносящий решения, призванные найти баланс между стремлением властей повысить меры безопасности и сохранением основных прав граждан.

Арбитр, который хотя и использует инструменты, которые принесли ему признание в качестве защитника основных свобод, остается связанным жесткими положениями Закона от 20 ноября 2015 г.

Судья, чрезмерно осторожный контроль которого, как представляется, пропитан чувством обеспокоенности, вызванным чрезвычайным положением, эквилибрист, поставленный в неловкое положение между поддержанием публичного порядка и охраной основных свобод. Администратор, который не осмеливается «брать на себя ответственность за то, чтобы подвергать сомнению эффективность политики, проводимой органами государственной власти в целях защиты населения от террористических угроз»[60].

[1] Rousseau Dominique, « L’état d’urgence, un état vide de droit(s) », Revue Projet 2/2006 (n° 291), p. 19-26.

[2] Кризисные или исключительные полномочия Президента Республики предусмотрены ст. 16 Конституции: «Когда институты Республики, независимость нации, целостность ее территории или исполнение ее международных обязательств оказываются под серьезной и непосредственной угрозой, а нормальное функционирование конституционных органов публичной власти прервано, Президент Республики принимает все меры, которые диктуются этими обстоятельствами, после официальной консультации с Премьер-министром, с председателями палат, а также с Конституционным советом». Осадное положение, предусмотренное законом от 9 августа 1849 г. воспроизведено в ст. 36 Конституции «Осадное положение вводится декретом, принятым в Совете министров.
Продление его на срок свыше двенадцати дней может быть разрешено только Парламентом». См. правовые позиции об исключительных обстоятельствах, инициированных постановлениями « Heyriès » (CE, n° 63412, 28 juin 1918, publié au recueil), « Dames Dol et Laurent » (CE, n° 61593, 28 février 1919).

[3] Montesquieu, « De l’esprit des lois », Livre XII, Chapitre 19.

[4] Exposé des motifs du projet de la loi.

[5] Raymond Guyot, Alice Sportisse, Débats parlementaires devant l’Assemblée nationale, les 30 et 31 mars 1955.

[6] Loi n° 55-385 du 3 avril 1955 relative à l’état d’urgence.

[7] Ordonnance n°60-372 du 15 avril 1960 modifiant certaines dispositions de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955 instituant un état d’urgence.

[8] Ст. 1, Закон n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении «Чрезвычайное положение может быть объявлено на всей или части континентальной территории, заморских департаментов, заморских коллективов, регулируемых статьей 74 Конституции и Новой Каледонии, или в случае непосредственной опасности, либо в случае непосредственной угрозы, возникшей в результате серьезных нарушений публичного порядка, либо в случае событий, которые, в виду их существа или серьезности, имеют характер общественного бедствия. » 

[9] Arrêté n° 85-35 du 12 janvier 1985 du haut-commissaire de la République.

[10] Décret n°2005-1386 et n° 2005-1387 du 8 novembre 2005 portant application de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955.

[11] Ст. 15-1 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод «В случае войны или при иных чрезвычайных обстоятельствах, угрожающих жизни нации, любая из Высоких Договаривающихся Сторон может принимать меры в отступление от ее обязательств по настоящей Конвенции только в той степени, в какой это обусловлено чрезвычайностью обстоятельств, при условии, что такие меры не противоречат другим ее обязательствам по международному праву».

[12] Décret n° 2015-1475 du 14 novembre 2015 portant application de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955.

[13] Décret n° 2015-1476 du 14 novembre 2015 portant application de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955.

[14]Décret n° 2015-1478 du 14 novembre 2015 modifiant le décret n° 2015-1476 du 14 novembre 2015 portant application de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955.

[15] Décret n° 2015-1493 du 18 novembre 2015 portant application outre-mer de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955.

[16] Loi n° 2015-1501 du 20 novembre 2015 prorogeant l’application de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955 relative à l’état d’urgence et renforçant l’efficacité de ses dispositions.

[17] Loi n° 55-385 du 3 avril 1955 relative à l’état d’urgence.

[18] Loi n° 2016-162 du 19 février 2016 prorogeant l’application de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955 relative à l’état d’urgence.

[19] Loi n° 2016-629 du 26 mai 2016 prorogeant l’application de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955 relative à l’état d’urgence

[20] Ст. 5 Закона n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении: «При введении чрезвычайного положения префекты, департаменты которых полностью или частично включены в округ, предусмотренный в ст. 2, наделяются следующими полномочиями: 1° Запрещать перемещение лиц или транспортных средств в местах и в течение времени, установленного постановлением; 2° Создавать путем издания постановления зоны защиты и безопасности, в которых регламентируется проживание; 3° Запрещать проживание во всем департаменте или его части любому лицу, пытающемуся нарушить, каким бы то ни было способом, деятельность публичных властей»

[21] Ст. 6 Закона n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении: «Министр внутренних дел может предписывать проживание в месте, которое он определит, любого лица, проживающего в зоне, установленной декретом, указанным в ст. 2, и в отношении которого существуют серьезные основания полагать, что его поведение создает угрозу для безопасности и публичного порядка в территориальных округах, указанных в ст.2. Министр внутренних дел может доставить его на место, определенное для проживания, силами полицейских служб или подразделений жандармерии».

[22] Ст. 8 Закона n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении: «Министр внутренних дел – в отношении всей территории, на которой действует чрезвычайное положение, и префект – в отношении его департамента – может распорядиться о закрытии зрелищных залов, питейных заведений и мест для собраний любого рода в зонах, определенных декретом, предусмотренных в статье 2. В равной мере могут быть запрещены, в общем или частичном качестве, собрания, которые по своей сути могут вызвать или повлечь беспорядки».

[23] Ст. 10 Закона n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении: «Введение чрезвычайного положения дополняется к случаям, предусмотренным в ст. L. 1111-2 Оборонного кодекса в отношении осуществления реквизиций при соблюдении условий, предусмотренных в книге II второй части указанного Кодекса».

[24] Параграф 1 ст. 11 закона n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении: «Декрет об объявлении или закон о продлении чрезвычайного положении может, посредством прямого указания, предоставить административными органами, указанными в ст. 8, полномочия по проведению обысков в любом месте, в том числе по месту жительства, в дневное и ночное время, за исключением мест, связанных с осуществлением парламентского мандата или профессиональной деятельности, осуществляемой адвокатами, магистратами и журналистами, в случае, если существуют серьезные основания полагать, что это лицо могло посещать лицо, поведение которого создает угрозу для безопасности и публичного порядка».

[25]Параграф 3 ст. 11 закона n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении: «Им может осуществляться доступ с помощью информационной системы или терминального оборудования по месту проведения обыска к данным, хранимым в такой системе или оборудовании, в той мере, в какой эти данные доступны в начальной системе или доступны для начальной системы».

[26] Loi n° 2015-1501 du 20 novembre 2015 prorogeant l’application de la loi n° 55-385 du 3 avril 1955 relative à l’état d’urgence et renforçant l’efficacité de ses dispositions.

[27] Ст. 13 закона n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении: « Нарушения статей 5,8 и 9 наказываются лишением свободы на шесть месяцев и штрафом в размере 7 500 €. Нарушения первого абзаца статьи 6 наказываются лишением свободы на три года и штрафом в размере 1500 €. Административный орган может на основании собственных полномочий обеспечить исполнение предписанных мер независимо от наличия указанных положений уголовного характера».

[28]Ст. 14 Закона n° 55-385 от 3 апреля 1955 г. о чрезвычайном положении: « За исключением наказаний, предусмотренных в статье 13, меры, принятые на основании настоящего закона, находятся под контролем административного судьи при соблюдении условий, установленных Кодексом административной юстиции, в частности, его книгой V. ».

[29] Audience solennelle de rentrée, Cour de Cassation, 14 janvier 2016.

[30] Jean-Jacques Urvoas, Rapport n° 3237 déposé le 19 novembre 2015 devant l’Assemblée nationale.

[31] Délibération adoptée par la conférence des premiers présidents le 14 janvier 2016.

[32] CC, Décision n° 2011-631, 9 juin 2011, Loi relative à l’immigration, à l’intégration et à la nationalité, considérant 68.

[33] CC, Décision n°2004-492 DC du 2 mars 2004, Loi portant adaptation de la justice aux évolutions de la criminalité / DC, 16 juillet 1996, n°96-377, Loi tendant à renforcer la répression du terrorisme et des atteintes aux personnes dépositaires de l’autorité publique ou chargées d’une mission de service public et comportant des dispositions relatives à la police judiciaire.

[34] Pascal Clément, Compte rendu intégral des débats en séance public, 16 novembre 2005.

[35] Patrick Devedjian, Discussion Générale, Rapport n° 3237 déposé le 19 novembre 2015 devant l’Assemblée nationale.

[36] Philippe Bas, Rapport n° 177 déposé le 19 novembre 2015 devant le Sénat.

[37] CC, n°2015-527, QPC, 22 décembre 2015.

[38] CC, n°2006-536, QPC, 19 février 2016.

[39] Это право было отнесено к статье 2 Декларации прав человека и гражданина, согласно которой «цель всякого политического союза есть охрана естественных и неотъемлемых прав человека. Эти права суть свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению».

[40] CE, n° 395009, 11 décembre 2015, Cédric D., Lebon ; AJDA 2016. 247/ n°394989, M. Joel D./ n° 394490, M. Luc G. / n° 394991, M. Corentin V. / n°394992 M. Pierre B. / n°394993, Mme Marion S./ n°395002, Mme Soizic C.

0[41] Xavier Domino, conclusion sous l’arrêt Section, 11 décembre 2015, RFDA 2016. 105.

[42] Avis CE, Section de l’intérieur sur le projet de loi constitutionnelle de protection de la Nation, n° 390866, 11 décembre 2015. В нем указывается, что изменения в закон от 3 апреля 1955 г. позволит «законодателю в случае, если данные административные меры не касаются ст. 66 Конституции, распространить на них исключительный контроль административного судьи».

[43] Projet de loi constitutionnelle n°3381 de protection de la Nation

[44] Пояснительная записка к проекту конституционного закона n° 3381 «О защите Нации»: «Меры, принимаемые на основании новой ст. 36-1 Конституции, будут находиться под контролем административного судьи, за исключением сферы, зарезервированной за судами общей юрисдикции согласно ст. 66 Конституции. Так, законодатель сможет предусматривать меры, ограничивающие свободу (доставка до предписанного местожительства, задержание в начале обыска…) или меры, балансирующих ст. 36-1 со свободой передвижения (определение местонахождения). Данные меры, которые не лишают свободы, имеют в качестве предмета предотвращение нарушений безопасности или публичного порядка, не находятся под контролем судов общей юрисдикции. Они будут находиться под полным контролем административного судьи.»

[45] Site du Conseil d’Etat, Récapitulatif au 25 février 2016 : sur 106 mesures, les juges des référés (TA et CE compris) en ont suspendu 16.

[46] CE, Ordonnance n° 396743, 12 février 2016/ CE, Ordonnance n°396737, 11 février 2016/ CE, Ordonnance n°397202, 25 février 2016.

[47] TA Clermont-Ferrand, Ordonnance n°1600065, 16 janvier 2016/

[48] Site internet de Médiapart : « Etat d’urgence : des juges administratifs appellent à la prudence ».

[49]CE, n° 395009, 11 décembre 2015, Cédric D., Lebon ; AJDA 2016. 247/ n°394989 M. Joel D./ n° 394490 M. Luc G. / n° 394991 M. Corentin V. / n°394992 M. Pierre B. / n°394993, Mme Marion S./ n°395002, Mme Soizic C.

[50] Rapport Amnesty international 2015/2016.

[51] Commission nationale consultative des droits de l’homme, avis 18 février 2016 sur le suivi de l’état d’urgence, p.5.

[52] См. доклад n°3784, зарегистрированный в Национальном собрании 25 мая 2016 г., о парламентском контроле за чрезвычайным положением. Элен Бронненкант, генеральный секретарь профсоюза административной юстиции указывала на то, что такое позиционирование «у многих из нас вызывает вопросы о том, насколько правовые позиции Государственного совета соотносятся с духом нашей профессии, которая заключается в том, чтобы обеспечить уважение правового государства».

[53] Agnès Roblot-Troizier, Assignations à résidence en état d’urgence, Note sous Conseil d’État, Section, 11 décembre 2015, M C. Domenjoud, n° 395009, RFDA, 2016, p. 123/ Serge Deygas, Quel contrôle du juge administratif sur les assignations à résidence, Procédures n°2, Février 2015, Comm. 77. / Gweltaz Eveillard, État d’urgence : les assignations à résidence devant le juge administratif et le Conseil constitutionnel, Droit administratif n°4, Avril 2016, Comm. 25. / Olivier Le Bot, Référé-Liberté et état d’urgence, Petites Affiches, 08/03/2016, n°48, p. 8.

[54] Bernard Stirn, Assemblée nationale, Rapport n°3784 enregistré le 25 mai 2016 sur le contrôle parlementaire de l’état d’urgence.

[55] Anaïs Coignac, journaliste, L’état d’urgence, la justice et les avocats, La Semaine Juridique Edition Générale n° 6, 8 Février 2016, 147.

[56] TA Cergy-Pontoise, Ordonnance, n° 1600238, 15 janvier 2016/ CE, Ordonnance, n°396348, 1^er février 2016.

[57] TA Clermont-Ferrand, Ordonnance n°1600065, 16 janvier 2016/ Conclusion Xavier Domino, sous arrêt CE, 395009, 11 décembre 2015.

[58] CE, Ordonnance, n° 395620, 6 janvier 2016.

[59] Jean Marc Sauvé, Assemblée nationale, Rapport n°3784 enregistré le 25 mai 2016 sur le contrôle parlementaire de l’état d’urgence

[60] Agnès Roblot-Troizier, Assignations à résidence en état d’urgence, Note sous Conseil d’État, Section, 11 décembre 2015, M C. Domenjoud, n° 395009, AJDA 2015. 2463